– Что, парень, зарплату не платят?

– Врут, что заплатят, а не дают ни шиша, только работой нагружают! – охотно пожаловался ей Валера.

– Только посмотрите, как стремительно рушится репутация вашего еще не открытого заведения, – шепнула я бледнеющей Татьяне Ивановне. – Определенно, с этим надо что-то делать, а вы неразумно откладываете пиар-кампанию!

– Мы исправимся, – пообещала мадам маркетолог и, ухватив жалобщика за локоть, с усилием развернула его в другую сторону. – Валера, все, пора работать!

– Камера должна быть установлена уже сегодня! – напомнила я, провожая взглядом быстро удаляющихся коллег.

– Так и будет! – донеслось до меня обещание маркетолога.

Валера отмолчался.

– Так кто, вы говорите, нынче шуршал в лопухах? – спросила я бабу Тосю, когда мы остались вдвоем.

– Вроде девка, – неуверенно ответила соседка. – Я ее только со спины видела, недолго, потом она за угол шмыгнула. Долговязая, вот как ты, но потощее, а волосы тоже белые, длинные. Шастают тут всякие!

– Ничего, с камерой мы быстро наведем порядок, – обнадежила я старушку и оглядела травяное море.

Очень хотелось скоренько проутюжить его в дежурных поисках чего-нибудь этакого, но делать это на глазах у бабы Тоси я не стала. Трудновато было бы объяснить ей мой заплыв в лопухи. Не говорить же честно, что я ищу очередной фрагмент трупа? Бабе Тосе это точно не понравится. Особенно слово «очередной».

Подавив вздох сожаления, я прощально кивнула соседке и направилась к розовому домику. Вчера я забыла расспросить участкового насчет криминальных элементов с шилом, имело смысл по случаю заполнить этот информационный пробел.

На скамейке под шелковицей опять восседал Василиса. Услышав приближающиеся шаги, он вскочил и вытянулся, но, узнав меня, избыточной почтительности мгновенно лишился:

– А, Инка, это ты…

– А, Васька, это ты, – точно в тон ответила я. – Ты чего торчишь тут каждый день, как приговоренный к отсидке на лавочке? Тебе больше заняться нечем, как только пятна от шелковицы на штаны собирать? Ты вообще в курсе, что они плохо отстирываются?

– Ой, отвянь, – скривился юный Леголас. – Еще ты будешь меня поучать… Где хочу, там и сижу! Сама чего сюда бегаешь каждый день? Влюбилась в участкового?

– Ловок ты, Вася, стрелки переводить, – одобрила я, топая мимо. – Но я на такое не покупаюсь, у меня нервы крепкие, мамой с детства закаленные, как сталь.

– Повезло тебе с мамой, – вздохнул Василиса и отвернулся, закончил, стало быть, разговор по душам, едва его начав.

Что-то у него происходит, надо будет мамуле сказать, пусть побеседует с парнем, от нее он не отвернется…

Я переступила порог розового домика и, выбросив из головы мысли о подростковых проблемах, направилась в келью участкового.

Федор Иванович Шаляпин читал книгу. Книга была потрепанная и явно увлекательная: Федор Иванович неотрывно бегал глазами по строчкам и не заметил моего появления, пока я не сказала:

– Неправильно ты, дядя Федор, книжку читаешь! Ты ее перед самым носом держишь, а надо ее на стол положить, так зрение дольше сохранится!

– А?

Дядя Федор Шаляпин вынырнул из книжки, закрыл ее, и я наконец увидела название сего увлекательного произведения: «Основы криминалистики».

Ого! Ай, молодца наш участковый, растет над собой!

– Я пришла к тебе с приветом, расспросить про парня с шилом…

Я осеклась, сообразив, что меня снова некстати понесло стихами. Проклятые рекламные рудники!

– Привет, я пришла спросить, не знаешь ли ты кого-то, кто балуется с шилом, – я перестроила фразу.

– Балуется с шилом? – повторил Шаляпин. – Как именно?

– А какие есть варианты? – удивилась я.

Тут участковый почему-то покраснел, и я торопливо сказала:

– Нет, не отвечай, я не хочу этого знать! Извращения меня не интересуют, я ищу вполне ортодоксального паскудника, который банально дырявит шилом колеса автомобилей. Ты не знаешь у нас на районе кого-то такого?

– Просто так дырявит, не в отместку за что-то? – Шаляпин отложил свое чтиво.

– Сложный вопрос, – признала я, присаживаясь на стул для посетителей. – С одной стороны, этот паскудник оставил под дворниками записку со словами «Первое предупреждение». То есть у него ко мне что-то есть. С другой – я как водитель никаких грехов, достойных кары, за собой не помню…

– Так, может, причина не в том, что ты уже что-то сделала, а в том, что ты чего-то еще не сделала? – предположил участковый.

Формулировка была сложноватая, но я как следует подумала и признала:

– А в этом что-то есть! Полагаешь, паскудник не наказывает меня, а добивается какого-то действия? Но какого?

Федор Иванович развел руками:

– Чужая душа потемки…

– Психоанализ оставим твоему тезке Достоевскому. – Я не была настроена на пустую болтовню. – Вернемся к моему вопросу. Мой случай – первый такой? Или были прецеденты?

– Когда кому-то пробивали шины? Порой такое случается…

– А кого-то на этом ловили?

Федя секунду подумал и встал.

– Иди за мной.

Мы вышли из кабинета участкового и постучались в соседний.

– Входите, не заперто! – разрешил звонкий девичий голос.

– Можно? – Участковый толкнул дверь и одновременно объяснил мне: – Катя как раз занимается подрастающим поколением…

«Это вот так у нас теперь выглядит детская комната милиции?» – приятно удивился мой внутренний голос.

Когда-то мы с Зямой уже были здесь на экскурсии, которую организовал нам папин приятель – бывший наш участковый. Не помню, что послужило поводом, мы с братцем росли изрядными сорвиголовами, но интерьер помещения тогда был другим. И экстерьер дамы в нем тоже. Та дама была похожа на египетскую пирамиду: большая, массивная, надежно установленная на стул, с которого она почти не вставала. Вершину пирамиды окутывала сизая дымка мелкой химии, ниже размеренно колыхались щеки, подбородки, груди и складки на животе…

Нынешняя детская комната была уютной и больше напоминала мини-оранжерею со множеством декоративных растений. Я догадалась, что и на подоконник кабинета участкового цветочные горшки мигрировали именно отсюда – не помещались уже. Стены, ранее скучно выкрашенные снизу синим, сверху белым, украшали обои в цветочек, лампочка на потолке оделась в юбку пестрого плафона, на жестких деревянных стульях появились блиновидные подушечки, на полу – полосатый коврик. А посреди всего этого великолепия сидела за казенным столом, украшенным букетиком в вазочке и фотографиями в рамочках, хорошенькая миниатюрная барышня лет двадцати с небольшим.